С полудня понесли камни — в шапках, подолах, мешками. У шатра Промеата поднялось семь груд и с десяток малых кучек гальки. Весь следующий день груды медленно росли. К вечеру лишь немногие прибегали, запыхавшись: «Не поздно еще? Дадуг место?»
Не обошлось без путаницы. С чьей-то щедрой фантазии пошел слух, что все камни разложат по кораблям. Каждый человек должен будет отыскать свой и сесть на это место… «Ай-я! Сородичи! Я уже не помню — мой белый был?» «А тому, кто не найдет, что будет?»
Или на воина находило беспокойство: донес вождь его камешек до места? Вдруг уронил дорогой? Или положил не в ту кучу! «Тогда я превращусь в либий-ца!» — ахал пеласг и опрометью несся к пристани.
Всех насмешил круглоглазый белесый харн. Он принес, зажав в кулаке, единственный камень и никак не хотел класть его к камням соседнего лесного племени, по виду ничем не отличимого от детей Стикса.
— Эти блохастые барсуки — харны? — вопил он. — Да они шест в руках не держат, козу подоить не смогут. Хар-ны! Тьфу!
— Клади отдельно! — махнул рукой подошедший на крики Сим.
С утра начали считать. В полдень Промеат получил лист с полутора десятками чисел. Взглянув на нижнее, он тихо свистнул: предстояло перевезти через океан без малого полторы тысячи тысяч людей! В гаванях Атлы, Ронада и Эльтома было собрано больше трех тысяч кораблей, но только в два приема и то с большим трудом они могли перевезти всех.
Тянуть жребий решили на совете вождей и старейшин всех родов, чтобы все видели — дело без обмана. Совет собрали в большом зале дворца, где потолок подпирали статуи былых повелителей Срединной.
— Там и жребий тянуть удобно, — сказал Севз, — большой кувшин стоит и камни приготовлены, черные и белые. Говорят, этот кувшин решал за моего отца неясные дела! — Громовержец захохотал.
— Люди! — Промеат встал перед взглядами тревожных глаз. — Старшие из матерей и охотников! Вот мы сочли всех, кто хочет покинуть Срединную, и сочли места на кораблях. И вышло — готовые корабли могут взять меньше половины людей.
Вздох огорчения и тревоги зашелестел по залу.
— Значит, — продолжал Промеат, — надо посадить на корабли меньшую часть и отправить на родину. Потом мой опытный в мореходстве брат Зогд приведет корабли назад. К тому времени мы достроим еще пятьдесят рук кораблей. Молниеносный и я останемся здесь, пока будет хоть один человек, желающий уплыть на восток.
— Никого не бросим! — громыхнул Севз. Вновь зал вздохнул, теперь облегченно.
— Как выбрать без обиды, кому плыть первыми? — продолжал Промеат. — Я скажу, что надумали мы с Севзом, а вы скажете, справедливо ли это. У нас семь больших племен. Шесть из них будут тянуть жребий. А потом Посдеон и Эстипог потянут жребий между собой. Потому что атлантских мореходов мало, и люди морского племени будут оба раза помогать вести корабли. Потом ибры потянут жребий с лелегами — их примерно поровну…
— Не надо! — крикнул вождь рогатых. — Мы не уйдем без тебя.
Севз еле заметно поморщился.
— Вернемся к жребиям, — предложил Промеат. — Справедливо ли то, что мы придумали? У кого есть сомнения?
— А как с конями? — спросил Чурмат.
— Им места не хватит, — вздохнул Приносящий, — придется зарезать. Будет пища в пути.
— Лучше бы коней взять, чем атлантов, — пробурчал в бороду вождь борейцев.
— Племена, плывущие первыми, — сказала Хамма, — должны дать страшную клятву не нападать на земли тех, которые ждут кораблей.
Всем понравились эти мудрые слова. А потом
Севз, Промеат и шестеро вождей подошли к большому узкогорлому кувшину. Он был прочно вделан в плиты возвышения, с которого Хроан недавно возглашал свои повеления Срединной и всему миру.
После того, как каждый, сунув руку в кувшин, убедился, что сосуд пуст, Промеат опустил туда три белых и три черных камешка.
— Пусть начнет старший годами, а закончит самый молодой, — предложил он. Бледные от волнения, вожди кивнули.
— Хамма, Мать либов, испытай судьбу! — торжественно объявил Севз.
— Давай черные, — шепнула Майя Акеану. Они сидели в потайной каморке под возвышением.
— Даю! — Акеан нажал на плиту, и она легко двинулась в смазанных салом пазах. Нижняя часть кувшина с камнями, опущенными Промеатом, уползла, а на ее место встала другая с шестью черными камешками.
Хамма медленно разжала вынутую из кувшина руку.
— Не повезло! — вздохнул Севз. — Даметра, Мать яптов! Твой черед!
— Ревет, как буйвол! — поморщилась Майя. — Давай белые и не забудь убрать шестой.
За Даметрой белый камень вынул Айд, черный — Гехра. Последний из белых достался Гезд. Псталу остался всего один камень — явно черный. Но он полез за ним, а, вытащив, с проклятием швырнул в угол.
Потом Промеат опустил два камня для пеласгов. Эстипог вынул черный и погрозил Посдеону:
— Ну смотри, если тронешь поселения у Дельфиньего берега!
— Что ты, брат! — замахал руками тот. — Да я, как попаду домой, год в море не выйду!
Айд с Даметрой откровенно сияли, но Гезд, похоже, не радовалась удаче.
Наутро вожди племен, плывущих первыми, собрались в шатре Промеата. Надо было поделить корабли, обсудить погрузку и многое другое.
— Промеат, — сказала Гезд, — погоди хвататься за говорящие листы, послушай сначала меня.
— Конечно, Мать гиев! Но не смотри так печально. Ведь скоро ты будешь дома. А потом я приеду и поселюсь совсем рядом…
— Я все время прошу духов, чтобы это сбылось, а они в ответ внушают мне большую тревогу.
— И тебе? — встрепенулась Даметра. — Я думала, только яптские духи неспокойны. Вчера печень у жертвы была совсем черная…